Янош Корчак, 1918 г.

Польский врач-педиатр (по образованию), педагог и писатель.

Януш Корчак – псевдоним, имя при рождении: Хенрик Гольдшмит / Henryk Goldszmit.

С пятого класса гимназии Хенрик подрабатывал репетиторством. В студенчестве Хенрик Гольдшмит специально ездил в Швейцарию, чтобы изучить педагогическую деятельность последователей идей Иоганна-Генриха Песталоцци .

В качестве военного врача принимал участие в Русско-японской войне и Первой мировой войне.

В 1911 году Януш Корчак оставляет профессию врача и основывает в Варшаве, на средства филантропов, «Дом сирот» для еврейских детей.

«Как российский подданный, Гольдшмит был мобилизован на Русско-Японскую войну (1904-1905) в качестве военного врача. На фронт он ушёл из детской больницы для бедных (где проработал в общей сложности восемь лет). После окончания войны Хенрик не сразу вернулся домой; некоторое время он практиковался в известных клиниках Берлина, Лондона и Парижа.
В 29 лет молодой врач принял решение не заводить собственную семью, посвятив себя своим маленьким пациентам. А в 30 он снова пришел работать в варшавскую больницу. Вскоре о Гольдшмите заговорили, как об известном специалисте, великолепном диагносте, чьи гонорары высоки, но результат лечения превышает ожидания и надежды. Но что касается гонораров, то дело здесь обстояло не совсем так. Да, врач и писатель действительно получал от богатых пациентов приличные суммы, но детей бедняков всегда лечил даром, отказываясь брать хотя бы мелочь.
В 1908 году Гольдшмит стал членом правления благотворительной еврейской организации «Помощь сиротам» и душой сиротского приюта. Стараниями врача этот приют за пару лет превратился в солидное учреждение.
В 1911 году в жизни Корчака произошёл переворот.
Он, врач по образованию, решил посвятить себя педагогической деятельности и возглавил Дом сирот, который как раз переехал в новое трехэтажное здание.
Это заведение, просуществовавшее в течение 30 лет, стало также собственным домом директора: Корчак занимал маленькую комнатку под самой крышей. На его попечении находились сначала 100, а затем 200 детей разного возраста.
При этом в Доме работали всего восемь человек воспитателей (они же исполняли обязанности обслуживающего персонала) - такие же увлечённые и преданные своему делу люди.
Теперь Корчак методично создавал особый мир - детскую республику, основой которой были равенство, справедливость, отсутствие насилия, тирании и неограниченной власти.
Например, в детском доме был создан суд. Дети имели право подать жалобу на воспитателя, поступившего несправедливо. А моральной обязанностью взрослого было требовать оценки своему поступку.
Директор, кстати, и сам несколько раз подавал в суд... на самого себя!
Это случалось, когда он сомневался в справедливости своих действий (необоснованно заподозрил девочку в краже, оскорбил в сердцах судью, выгнал упрямого баламута из спальни). Интересно, что кодекс для «Товарищеского суда», состоящий из 1000 пунктов, сочинил сам Корчак. Обычно на заседаниях выносились только два приговора: оправдать или простить. А пункт «опасен для окружающих и подлежит исключению» за все 30 лет работы детского дома применялся лишь дважды... Во главе маленького детского «государства» стоял «Совет самоуправления».
Удивительный директор создал также первую в мире печатную газету, которую делали сами дети,
Называлась она «Maly Przegld». Кроме того, Старый Доктор разрешил отдельные виды «неблагонравия»: драться по «дуэльному кодексу» (со свидетелями, секундантами, с занесением в специальный журнал повода драки), обмениваться вещами (но только честно, по составленному списку эквивалентов), заключать пари (оформлялось оно у самого директора)».

Скляренко В. М., Иовлева Т. В., Ильченко А. П., Рудычева И. А., 100 знаменитых евреев, Харьков, «Фолио», 2006 г., с. 222-223.

В 1940 году Януш Корчак вместе с 200 воспитанниками «Дома сирот» был перемещён в Варшавское гетто. От разных людей он получил предложения покинуть воспитанников и спастись самому, но на все предложения педагог ответил отказом.

«… писатель продолжал ежедневно отправляться в рейд по гетто, всеми правдами и неправдами стараясь раздобыть хоть немного пищи для своих подопечных. А по ночам приводил в порядок тридцатилетние наблюдения за детьми и писал дневник. Эти бумаги, вмурованные в стену на чердаке Дома сирот, нашли только в 1957 году. Последняя страница датирована 3 августа - за два дня до того как Корчак повёл своих детей к поезду в Треблинку... Странно, но в последних своих записях автор дневника пытался найти человеческое даже в эсэсовцах.
Старый Доктор прекрасно знал, что его ждёт. Всю свою жизнь он готовил детей к дальнейшей жизни, а весной и летом 1942 года столкнулся со страшной задачей: как подготовить ребятишек к смерти... И решение было найдено. В июле директор Дома сирот со своими воспитанниками занялись театром и поставили пьесу, написанную великим индийским мыслителем Рабиндранатом Тагором . В ней всё было двусмысленно и говорило о буддистских представлениях о непрерывности жизни, о сансаре - колесе превращений. Репетируя, а затем показывая премьеру немногим зрителям, Корчак пытался внушить ребятам: смерти не существует, их ожидает только переход в иную жизнь.
5 августа 1942 года весь Дом сирот вместе с воспитателями выстроили на улице. Удивительный директор и его питомцы отправились в свой последний путь. Возглавлял колонну, над которой развевалось зелёное знамя Матиугца, сам Корчак. За руки он вёл двоих детей. Впервые евреи гетто шли на смерть с честью... Двести ребят не плакали, никто не пытался убежать, спрятаться. Они лишь старались быть поближе к своему учителю - единственному родному для них человеку.
В Варшаве колонны направились на пункт перегрузки - привокзальную площадь. Люди, видевшие детей, плакали. А сами ребята сохраняли завидное спокойствие. Ещё ни разу до этого смертников не приводили сюда строем, со знаменем, с руководителем во главе. Увиденное взбесило коменданта пункта. Но, узнав, что с детьми пришёл Корчак, офицер задумался. Когда ребятишек уже погрузили в вагоны, немец спросил у директора, не он ли написал «Банкротство маленького Джека». Писатель подтвердил своё авторство и поинтересовался, какое это имеет отношение к отправке эшелона. Комендант сказал, что читал эту книгу в детстве и... предложил Старому Доктору остаться. Тот спросил, могут ли освободить детей; узнав, что его воспитанникам никто помочь не сможет, писатель сказал: «Дети - это главное!» - и захлопнул за собой дверь изнутри.
Корчаку удалось спасти только одного мальчугана: он поднял ребенка на руки, и тот смог выбраться через крошечное окошко товарного вагона. Но от судьбы не уйдёшь: малыш, добравшийся до Варшавы, вскоре всё же погиб. Чуда не произошло. Однако удивительный Доктор сделал то, что было в его силах, - не оставил, ребят перед лицом смерти так же, как не оставлял их перед лицом жизни...
Могилы писателя, понятно, не сохранилось: 6 августа 1942 года (предположительно, поскольку документальных подтверждений не осталось) его вместе с детьми и сотрудниками Дома сирот отправили в газовую камеру, а затем сожгли, как мусор.
И лишь детские рисунки на стене одного из бараков лагеря смерти в Треблинке стали немыми свидетелями разыгравшейся трагедии...
«Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается...» - писал в своём дневнике Януш Корчак . Он никогда не обманывал своих подопечных. Почему же дети вели себя столь спокойно, с достоинством при отправке? Отступился ли в конце жизни Старый Доктор от своих принципов? Может, он выдумал для детей историю о поездке в сельскую местность? Вряд ли! Врать писатель действительно не умел, да и ребята сразу же почувствовали бы фальшь... Скорее всего, директор поддержал ребят не словами, а собственной уверенностью и спокойствием. Как бы то ни было, последний урок на немыслимую для учителя тему «Что такое смерть и как умирать достойно» Старый Доктор провел блестяще...»

Скляренко В. М., Иовлева Т. В., Ильченко А. П., Рудычева И. А., 100 знаменитых евреев, Харьков, «Фолио», 2006 г., с. 224-225.

Януш Корчак: тот, кто был с детьми до конца.

22 июля, исполнилось 140 лет со дня рождения всемирно известного польского педагога, писателя и врача Януша Корчака. Его настоящим именем было Эрш Хенрик Гольдшмит, а псевдоним, под которым этот человек вошел в историю, он изначально взял себе только для того, чтобы подписывать им свои литературные произведения. Хотя в первую очередь Корчак был все-таки не писателем, а педагогом, имеющим удивительные способности находить общий язык с детьми и учить этому других взрослых.

Будущий великий педагог родился в 1878 году в Варшаве, в семье адвоката. Он учился в престижной русской гимназии, отличавшейся очень строгой дисциплиной – и лет с пятнадцать был вынужден нарушать принятые там правила, сбегать с уроков, чтобы подрабатывать репетиторством и помогать оплачивать лечение своему отцу. Но работа не помешала ему успешно окончить школу и поступить на медицинский факультет Варшавского университета. Сначала ему хотелось стать детским врачом, однако, побывав во время практики в детских приютах и в больницах, где лечились сироты, он стал больше склоняться к тому, чтобы стать воспитателем и растить детей, потерявших родителей и чувствовавших себя никому не нужными.

Врач, учитель, писатель...

Параллельно с учебой на медицинском факультете Хенрик Гольдшмит посещал занятия в так называемом Летучем университете – подпольном учебном заведении, в котором тайно читались лекции по польской истории и другим предметам без какой-либо цензуры. Кроме того, еще будучи студентом, Гольдшмит стал работать в детской больнице, а летом – в лагерях, где отдыхали дети.
В 1905 году, когда шла Русско-японская война, он окончил университет и отправился на фронт в качестве военного врача.

После окончания войны он продолжил изучать педагогику: побывал в Германии, Франции и Англии, где слушал лекции по воспитанию детей и бывал в детских приютах, чтобы увидеть «изнутри», как в них все устроено. Набравшись опыта в этом деле, он вернулся в Варшаву и в 1911 году открыл там "Дом сирот", детский дом для еврейских детей, в котором стал применять новые методы воспитания – более мягкие, чем в то время было принято во всем мире, более уважительные по отношению к личности ребенка. Но при этом и достаточно строгие: уважение к воспитанникам не только не означало, что их баловали и что они росли в «тепличных» условиях – наоборот, отношение к ребенку, как к личности, подразумевало, что он должен нести ответственность за свои поступки и точно так же уважать воспитателей и остальных детей.

К тому времени Януш Корчак уже более десяти лет писал книги и широкой публике был больше известен, как литератор, а не как глава детдома. Позже стали выходить и его научные труды по педагогике. Коллеги часто относились к ним неодобрительно – многие идеи Корчака в те годы казались странными и не применимыми на практике. Как это так – общаться с ребенком так же, как ты общался бы со взрослым человеком? Как это – не прятать ребенка от жизни, позволять ему иногда рисковать, познавая мир? Столь «крамольные» мысли и в наше время нередко вызывают споры, а уж в начале прошлого века…


Януш Корчак и его "правая рука

Однако практика показывала, что воспитательные методы Януша Корчака дают прекрасные результаты. Его выросшие и покинувшие детский дом воспитанники самой своей жизнью ломали стереотип о том, что «детдома растят преступников» - все они устраивались на работу, жили обычной жизнью и заводили семьи. И на самом деле в этом не было ничего удивительного, ведь в детском доме их с ранних лет приучали к ответственности и готовили к взрослой жизни. Многие благотворители были готовы помогать учреждению Корчака финансами, но он принимал помощь только от тех, кто был согласен не вмешиваться во внутренние дела детдома.

Пример для других детских домов

Во время Первом мировой войны Януш Корчак работал врачом в полевом госпитале. Детским домом во время его отсутствия руководила его ближайшая помощница Стефания Вильчинская. Вернувшись с войны, он продолжил свою основную работу, а кроме того, стал выпускать газету «Малое обозрение». Она предназначалась для детей, и многие материалы в нее писали его воспитанники. Сам Корчак писал статьи по педагогике в разные специализированные журналы и читал лекции на педагогических факультетах и курсах, стараясь как можно шире делиться своим опытом с коллегами. Его методику перенял другой варшавский интернат «Наш дом», сотрудники которого не раз обращались к Янушу за помощью.

Воспитатели остались с детьми

А потом началась Вторая мировая война. «Дом сирот» со всеми его воспитанниками перевели в варшавское гетто, и хотя воспитателям разрешили покинуть его, ни один из них не оставил своих подопечных. Корчак постарался сделать так, чтобы в детдоме, по возможности, ничего не менялось: и дети, и взрослые стали вести в гетто такую же жизнь, как и раньше. Воспитанники учились и занимались разными делами, воспитатели заботились о них и следили за порядком… И так продолжалось до 6 августа 1942 года, когда большинство заключенных гетто увезли из города и убили в газовых камерах.


Корчак со своими воспитанниками в гетто

Ранним утром «Дом сирот» в полном составе вместе с еще несколькими группами взрослых обитателей гетто вывели во двор и стали по очереди переводить на вокал. Корчаку и остальным воспитателям предложили остаться в гетто, но никто из них не согласился бросить своих воспитанников. Глава детского дома сказал детям, что их перевозят из Варшавы в деревню, и когда их разделили на две колонны, пошел на вокзал впереди одной из них, взяв двух младших детей за руки. Вторую колонну точно так же повела Стефания Вильчинская.

Памятник Корчаку в Варшаве

Януша Корчака могли освободить из гетто и раньше, но он и тогда отказался спасаться в одиночку. Пытавшийся помочь ему педагог Игорь Неверли позже вспоминал, как Корчак отреагировал на такое предожение: «Смысл ответа доктора был такой: не бросишь же своего ребенка в несчастье, болезни, опасности. А тут двести детей. Как оставить их одних в газовой камере? И можно ли это все пережить?»


Мемориал Корчаку и Вильчинской в Иерусалиме

September 27th, 2011

Развенчиваем мифы

Судьба этого человека стала в последнее время предметом самых омерзительных жидовских спекуляций.
А вообще-то мы прикасаемся к дичайшей человеческой трагедии. В его жизни произошло то, о чем мечтает каждый из нас: осуществление один к одному задуманных желаний. Так вот Корчак, по не зависящим от него обстоятельствам,
был подведен к черте, за которой уже не могло быть никакой жизни. Конечно, в этом была и его личная вина.
Но и безмерная личная трагедия - тоже.

Поэтому, когда очередное жидовское ничтожество начинает попрекать кого-либо «подвигом врача и детского писателя еврея Корчака» - эту гниду надо каждому безжалостно давить ногами. Для ее же пользы. Возможно, кто-то из этих осатанелых жидов задумается, куда он движется на подобных спекуляциях.
«Корчак» - это псевдоним. У этого человека была довольно неблагозвучная на польском жидовская фамилия. Неважно. Ему пришлось слишком рано задуматься о многих вещах, которые подавляющему большинству даются без всяких сложностей.
Многие заметили, что жиды весьма часто в дискуссиях прямо говорят в лицо собеседнику, что он - сумасшедший, является для них «предметом психиатрического исследования» и проч.
Как правило, «ненормальность» их собеседника выражается в нормальном нежелании немедленно признать расовое превосходство жидов над всеми живущими.
Вот здесь уже большинству жидов надо остановиться и задуматься, что калитка на скотобойню гостеприимно открыта каждому.
Статистика, кстати, бесстрастно фиксирует превалирование психических расстройств именно у жидов.
Корчак при жизни посетил эту самую скотобойню.
И «подвиг» его был актом суицида. После исполнения всех его желаний, жить дальше ему было нельзя.

* * *
Его отец, вполне благополучный судебный сутяга, ставший довольно известным адвокатом, внезапно в расцвете карьеры впадает в буйное помешательство.
Корчак избирает карьеру врача. В ходе изучения основ профессии он понимает, что в отцовском случае он имеет дело
с тяжелым психическим расстройством наследственного характера.
Как врач, он отдает себе отчет, на что может обречь своих детей. Мало того, что вероятность рождения ребенка
с психическими отклонениями в его случае велика, он проецирует на свое еще не родившееся потомство те несчастья, которые довелось испытать самому, когда его семья длительное время пыталась скрыть заболевание отца.
Вот здесь он, казалось бы, делает правильный нравственный выбор: он решает специализироваться в педиатрии,
а сам навсегда отказывается от мысли иметь детей.
То есть решает посвятить жизнь здоровью чужих детей.

Многие ли из нас решали сделать такое со своей жизнью? По сути, он принимает добровольный монашеский обет. Остановимся на этом выборе подробнее.

Он, как за соломинку, хватается в своем нравственном выборе за детей, которые долгое время без дурного влияния - словно ангелы во плоти.
В принципе, материальное положение семьи позволяло ему занять достойное место в общественной среде.
Кроме того, он был призван в польскую армию, стал "официиром".
Он закончил медицинский факультет европейского университета… Короче, он мог стать детским врачом вполне обеспеченных слоев польского общества. К жидам отношение в Польше тех лет было вполне толерантным.
А к "официирам "- и вообще с пиететом.
Но Корчак в своем уходе от соблазнов мирских последователен, он становится врачом беднейших слоев населения варшавских пригородов.

Корчак решил не рисковать, только и всего. Да, вероятность родить больного ребенка, вероятность сойти с ума самому - была для него очень велика. Но оставался 50-ти процентный шанс избежать наследственного заболевания.

Корчак, который становится педиатром в самый разгар детского туберкулеза, когда один больной ребенок немедленно заражает 8-12 своих братьев и сестер. Основное условие повального заражения - недоедание и скученность бытовых условий. Корчак пытается бороться с «социальными корнями» заболеваемости, видя их причину… в высокой рождаемости.

* * *
Вообще история доктора Корчака… настолько актуальна для нашего общества, что сложно не рассмотреть ее
«в деталях».
(Екатерина Лахова должна быть благодарна судьбе, которая уберегла ее от исполнения ее желаний.
Напомню, что эта милая женщина и мать несколько раз пыталась протащить законопроект о принудительной кастрации женщин.)
Корчак тоже идет по этому пути. Какой-то чисто жидовский подход к решению всех проблем. Но он оперирует достоверной статистикой заболеваемости туберкулезом, пишет статьи с реальными примерами из жизни. Он организует летние оздоровительные лагеря для детей, собирая деньги на них в богатых домах, куда еще был вхожим. Он видит, с какой неохотой дети возвращаются в нищие переполненные каморки, чтобы слечь поздней осенью с открытым туберкулезом…
А это мы еще не касаемся бытового сифилиса и прочих мелких «радостей» бытия…

Возможно, именно потому, что жиды имели собственное государство лишь в библейских притчах, мышление на макроуровне у них отсутствует начисто. Поэтому они и требуют на макроуровне проявления нравственных критериев микроуровня: любви и уважении, которые каждый из нас должен завоевать самостоятельно.
Наверно, поэтому и с паном Корчаком вышел казус, когда в качестве государственной меры он потребовал… поголовной кастрации полек нищих пригородов. Иного решения проблемы детской смертности заболеваемости он не видел, кроме как в резком сокращении поголовья своих маленьких пациентов.
Одни, рискуя жизнью, разрабатывают противотуберкулезную вакцину, другие - требуют принудительной кастрации .

Даже спустя десятилетие после войны подходы доктора Корчака были в медицинской среде нарицательными. Множество челюстно-лицевых операций, различных проколов в носоглотке, даже операций по удалению аденоидов - длятся считанные мгновения. Наркоз был некачественным, вызывал множество осложнений и аллергических реакций вплоть до остановки дыхания. Новокаин вызывал отеки верхних дыхательных путей почти у половины пациентов вплоть до конца 70-х.
Один цикловых докторов заслужил на этой почве «почетное» у польских коллег прозвище «пан Корчак», проводя часть «показательных» операций, длившихся секунды, без наркоза.
Представьте, резкий взмах скальпелем, дикий рев пациента, стремительно наполняющаяся литровая банка гноя с кровью, и в качестве цветочков - несколько болезненных манипуляций по промыванию раны раствором марганцовки или фурацелина. Хорошо же? Любой доктор подтвердит, что в таком случае никаких осложнений точно не будет. Но после этого при обходе взрослые мужики, практически здоровые, смотрели на этого «человека в белом халате» с нескрываемым ужасом.

Развитие мышления Корчака не ограничилось одной кастрацией. Как нынче жиды не желают адекватно воспринимать обращенные к ним претензии, полагая, что все «антисемиты» не могут сообщить им нечто полезного в отношении их неадекватного поведения в обществе, так и Корчак, почувствовав резкое неприятие своей позиции даже в богатых слоях польского общества, пустился во все тяжкие.
Он докатился… до европейских конференций по евгенике, педологии и прочих «прогрессивных течений». Среди немецких приверженцев евгеники пользовался безусловным авторитетом.

Heприятие некачественного наркоза постепенно переродилось в отрицание наркоза вообще и формирование милого ответвления «дианетики», заключавшегося в том, что настоящий врач должен быть… немножко садистом .
Совсем чуть-чуть. Капельку. Согласитесь, любому пациенту достаточно сложно точно определить размеры этой «капельки» для себя лично.
Безусловно, навороты доктора Корчака из того же чисто медицинского флакончика. Но не только. Его «капелька» простерлась до уничтожения психически неполноценных индивидов, выбраковки младенцев и сокращения врачебных манипуляций спасения младенцев при родовспоможении. И все это… чтобы неполноценные пациенты мучались поменьше. Совсем капельку.

Конечно, с прогрессом акушерства и гинекологии человечество получило множество проблем, прежде всего, в педиатрии. Корчак предложил не оказывать помощь младенцам с асфиксией, немедленно уничтожать всех младенцев с выраженными врожденными уродствами. До такого никто из врачей, включая и немецких врачей, прежде даже не помышляли. Нельзя сказать, что в СССР к этим идеям относились совсем без внимания. Уничтожения психически неполноценных пациентов имели место и у нас. Но к чести советских медиков надо сказать, что подобные акции инспировались не медицинскими кругами.
У наших медиков всегда была спорная, но железная позиция по этому вопросу: надо бороться за каждого «неполноценного пациента», включая даже прежде не опробованные методики, чтобы когда-нибудь научиться лечить и эти заболевания.

Да, здесь тоже присутствует доля чисто медицинского цинизма: пациент при этом рассматривается как ценный «материал» для наблюдений. Но этот «материал» рассматривался в индивидуальном порядке конкретного случая врачебной практики,
а отнюдь не в качестве «материала» для получения стволовых клеток,
как рассматривали израильские врачи похищенных российских младенцев.

То есть «дело Корчака» живет и безусловно побеждает только в среде жидов. Возможно, это такое психическое извращение на почве «насионального» жидовского развития. А поскольку все это подается под благим соусом спасения
«тех, кого можно спасти», то далее корыстью и цинизмом заражается и нежидовская часть медиков.

И пану Корчаку на этом тернистом пути поиска оптимального блага пациента - принадлежит безусловная пальма первенства.
Но как так? Ведь жиды «не могут быть фашистами», как совершенно ошибочно успокаивают себя многие нестойкие в нравственном отношении индивиды. Давайте, только не на русском будем такие глупости говорить, лады? Поскольку пока еще подсчитали далеко не всех погибших в ходе уголовного жидовского беспредела последних лет. До 18 миллионов досчитали, а дальше духу не хватило считать. Это, скажете, не фашизм? Самый обыкновенный фашизм.

Хотя… пан Корчак был абсолютно бескорыстен, а своих пациентов никогда не делил по национальному признаку. Справедливости ради замечу, что собственные притязания на регулирование рождаемости он простирал и на нищие жидовские предместья. Перед войной он был достаточно одиозной, но, благодаря известности за границей, довольно популярной личностью. В прессе часто публиковали рассказы о его общении с детьми.
Человек противоречив по своей натуре. В целом Корчак был очень милым человеком и действительно прекрасным детским доктором. Да многие фашисты по жизни были милыми людьми, обаятельными и культурными в общении.
* * *
И в пане Корчаке тоже было много прекрасного и удивительного. Он сочинял детям сказки. Про того же короля Матеуша Первого. В среде польских сказочников он был, пожалуй, посредственностью. Предвоенное и послевоенное время в Польше был невиданный расцвет этого жанра. Гарри Поттер - явное и жалкое подражание знаменитой «Академии пана Кляксы». Польские сказочники вырастили поколение безусловных патриотов своей Родины. Наверно, потому, что сами безрассудно любили свою Родину. Как ни дико это прозвучит после всего сказанного, но Корчак был таким же не рассуждающим патриотом Польши. Такого не встретишь в нынешних жидах, рассуждающих «для начала надо разобраться, что такое Родина», приводящих длинный список претензий к своему Отечеству. Другое дело, что и свое участие в «международном процессе» развития евгеники и педологии он рассматривал в качестве «повышения престижа страны».

В прессе много писалось о наказаниях, введенных Корчаком в детском приюте, организованном и открытом им на собственные средства и пожертвования. Нашалившие дети ставились не в угол, а сажались на шкаф. В приюте возникла своеобразная республика ребячьего самоуправления. Однажды дети высказали какие-то незначительные замечания и в отношении пана Корчака. И тот, на общих основаниях, был вынужден отсидеть свое на шкафу.

Потом началась война. Как польский официир запаса, Корчак выступает на радио, призывая сражаться за каждую пядь польской земли. Но исход танковых сражений был предрешен не в пользу страны, основным видом войск в которой была… кавалерия.

В период оккупации Корчак мог порадоваться триумфальному осуществлению своих самых смелых идей. Немцы, уничтожая психбольницы и дома умалишенных вместе с контингентом, вводят принудительную кастрацию польского населения, в первую очередь, для круглых сирот, т.е. для бывших воспитанниц Корчака. Хорошо рассуждать о чем-то в общем, гипотетически. Не всегда приятно сталкиваться с этим в реальности.

Представьте себе, несмотря на еврейское происхождение, со стороны немецкой администрации отношение к Корчаку было самым лояльным. Да и польская сторона без него в этот период никак обойтись не могла. Под покровом ночи к нему в приют приводили все новых сирот. Так он и жил: днем ему плевали в лицо, а ночью приводили новеньких и просили подлечить ребенка.

Не сказать, чтобы население еврейского гетто, где, в конце концов, оказывается приют доктора Корчака, было в восторге от него самого и его блестящих связей в среде немецких военных медиков.
Евреи могут обожать себе подобных только на почве ненависти ко всему НЕеврейскому, по нужде или из корысти.
Но они с удовольствием грызут и друг другу глотки в отсутствии антисемитов. Им приходилось умолять заглянуть какого-нить антисемита, чтобы просто не поубивать друг друга, тривиально самим «остаться в живых» в обществе себе подобных.
Корчаку пакостили и обворовывали приют «обезумевшие от голода люди». Не стоит жидам спекулировать на этом имени хотя бы по этой причине. Приют пана Корчака выживал… только благодаря помощи немецких врачей.

Нынче каждая жидовская сволочь, нажравшись до отвала, лезет в Интернет распускать сопли, как она пострадала от «холокоста»!
Как-то один читатель поинтересовался на литературном форуме авторством строчек про то, как при сорокаградусном морозе с крыш ручьями капает вода, если рассказать такое в прозе, люди не поверят никогда. Поставьте эти строчки в поисковик, возможно, наткнетесь на нашу давешнюю дискуссию.
Дело в том, что эти незамысловатые строчки приписываются как поэту Межирову, так и одному еврейскому поэту. Противно называть его имя. У него есть омерзительный по уровню чисто жидовского фашизма стишок «Варшавское гетто». Жидки в разговоре тут же начали с «нечеловеческой болью» цитировать этот глумливый стишок. Типа, что когда горело гетто, «Варшава жила обычной жизнью» и все весело шутили, что «жгут клопов». Этот жид, конечно, не соизволил поинтересоваться размерами польской рабочей карточки, которая едва превышала пайку осажденного Ленинграда. Ему не пришло в голову подумать, как можно жить «обычной жизнью» среди кюветов, заполненных трупами расстрелянных заложников, когда самые обычные вещи типа пользования керосинкой после комендантского часа могут быть расценены причиной немедленного расстрела. Ну, взять парочку жидов, принудительно кастрировать, запретить получать дальнейшее образование, определив две профессии: уборщица или проститутка, а потом отправить жить «обычной жизнью».
Впрочем, сегодня всем известно, что в войну страдали одни жиды, только их подвергали разным издевательствам и лишениям. Удивительно только, чего ради другие дрались «до последнего патрона», если война была для них «обычной жизнью» и причиной весело посмеяться над горелыми клопами.
А разве сами они не жили «обычной жизнью», когда один рыжий жидок решил, что ничего особенного не произойдет, если в его «рыночные преобразования» уголовного характера «не впишутся» 30 миллионов человек?..

На фестивале театров, где играют дети, «Театральные ладушки-2001» я видела детский спектакль о Януше Корчаке,
где дура-режиссерша буквально доводила детей до истерик.
Вот-де, какие фашисты противные, детей убивают! Мальчик, игравший фашиста, бился в настоящем припадке, не желая приканчивать Корчака - ослепительного идеалиста, поразившего своими идеями даже эту порочную фашистскую гадину. Спектакль производил отталкивающее впечатление. Он не оставлял простора мысли. Когда ребенку не дают задуматься, пережимая с нотацией до истерики, до визга, да еще на таком материале, которой сложно воспринять маленькому человеку адекватно в камерном общении «малого зала», это приводит к сильному психологическому удару.
И отнюдь не факт, что после на отбитом из «благих побуждений» месте отрастет нечто нравственное. Чаще всего бывает, что после начинает хотеться более острых ощущений. Это случай, когда театральное воздействие оказывает эффект, обратный ожидаемому.
Нынче повсюду жидва ставит спектакли про Корчака, в общем русле новой жидовской фишки - «борьбы с фашизмом». Доборетесь, мои маленькие жидовские читатели! Непременно в очередной раз насобираете пистонов полные штаны. Эта история всех расставит по своим местам.

В первую очередь, надо раз и навсегда распроститься со сладенькой для каждого жида-«антифашиста» мыслью, будто все воспитанники пана Корчака были, конечно, несчастненькие евреи. Потому что другие ведь - и не дети вовсе, они не считаются в этом море разливанном бесстыжей жидовской слезоточивости.

Наверно, я сделаю этим страдальцам в очередной раз больно, если скажу, что Корчак никогда не был жидовским шовинистом. В его приюте содержались сироты. Это все. Без национальности! Почти пять лет оккупации ему удавалось заниматься своим подвижническим делом. И многих малолетних сирот он смог пристроить в программу по онемечиванию, просто, чтобы помочь этим детям выжить.
Его немецкие коллеги, навещавшие его приют, знали, что он - еврей. Но его ценили за широту взглядов и блестящее европейское образование. Однако, чтобы не испытывать «широту взглядов» своих немецких друзей, Корчак приказывал прятаться во время их визита всем еврейским малышам. Немцев встречали только маленькие белобрысые поляки, вызывавшие теплые ностальгические чувства.

А что потом?.. Потом вышел приказ гауляйтера, в связи с нехваткой продовольствия, уничтожить вообще все детские дома. Малышей пяти-шести лет вывезли в лагеря раньше, поскольку немецкими медиками, как нынче в передовых израильских изысканиях со стволовыми клетками, было выяснено, что ничто так быстро не ставит на ноги раненного солдата, как переливание крови ребенка пяти-шести лет, причем, именно голодного.
То есть маленьких доноров не кормили еще и по «медицинским соображениям». Но пускай жиды не воняют, славянских детей для этого использовали на полную катушку всю войну, а вот жидят - нет.
Кроме отбора крови, из малышей извлекался и спинной мозг, а вот стволовые клетки проклятые фашисты тогда еще не умели извлекать.

Немецкие друзья, заранее предупредив Корчака, уговаривали его утром в день акции - пойти развеяться куда-нить.
Чтобы нервы не испортить. В этом случае, наверно, не надо быть и гением большой прозы, чтобы представить бессонную ночь и постепенное понимание, что идти-то уже давно некуда.
Думаю, тем не менее, поехав на грузовике сопровождать детей на вокзал, Корчак еще оставлял для себя возможность вернуться назад… Потом, увидев, как плачут все дети за натянутой веревкой ограждения, он шагнул к ним.
Он знал, куда их везут, но уверял, что их просто вывозят «за город», а они верили ему… пока не увидели весь состав. Корчак тоже увидел весь состав. И, несмотря на все свои навороты, на множество совершенных ошибок, заблуждений, на то, что ему приписывает сегодня потерявшая стыд жидва, он, как любой из нас, боялся смерти. Никто, увидав весь состав, по доброй воле не зашел бы за заграждение. По крайней мере, сразу. Потому доктор Корчак задержался за ограждением. Может, просто встал отдышаться. Время было, такой состав почти никогда не отходит минута в минуту. Он отдышался и пошел к детям.
Поляки говорят, что он не шел напролом с героически поднятой головой, с презрением отталкивая унтера, вежливо попросившего аусвайс, как это показывают в постановках дурного вкуса. Просто его дети выглядели среди этого отчаяния и гама переполненного состава в один конец на Треблинку - настолько… сиротами, совсем по-настоящему сиротами, что он бочком аккуратно перелез ограждение, откуда уже не было пути назад…

* * *
Теперь все вы знаете историю доктора Корчака. Понимаю, что упертого жидовского «антифашиста» вряд ли остановит сказанное.
Но те жиды, кто способен думать, задумайтесь, какие еще «открытия чудные» вас ждут на пути пропаганды безусловного превосходства жидовских страданий над страданиями «обычных людей». Если вы способны такое говорить потомкам людей, которым каждая жидовская сволочь, вякающая о «холокосте» на русском, обязана своей никчемной жизнью, не время ли подумать, куда вы с этим придете завтра, в ожидании состава в один конец? Не время ли вспомнить, сколько несчастий принесли ваши соплеменники-фашисты, решившие без труда стать «эффективными собственниками», вашей Родине и тем, к кому вы суетесь с моральками.
Задумайтесь, пока не поздно, над собственными заблуждениями. История доктора Корчака уникальна тем, что ему таки подали персональный состав, который увез его в бессмертие. А вам никто не подаст. С доктором Корчаком это произошло потому, что у него хватило ума осмыслить то, что происходило на его глазах, как осуществление своих собственных замыслов.

Иначе, чего же врать, будто когда-либо читали сказку про короля Матеуша? Матеуш - это сам Корчак, желавший быть хорошим, но думавший не всегда правильно. Это очень просто понять любому, кто умеет читать.
Кроме того, он никогда не отлынивал от работы, сколько бы ее не возникало в результате жизнедеятельности некастрированных сограждан и этнических чисток продвинутых немецких евгеников. Он любил свою Родину, свою работу. Ему, кстати, предлагали уехать.
А кто-то из жидов полагает, что им всем не придется отвечать за то, сколько жидов "свалило" в наше «мирное время»
по первому свисту своих уголовных соплеменников?
Не за охоту к перемене мест, а за тихий шепоток:
«Надо валить! Сейчас здесь такое начнется!»
Думаете, никогда не спросят, как вы обгаживали Родину и всех нас в американском посольстве?..
Да, свалившим лучше сюда не возвращаться, больше здесь они никогда не понадобятся. Раз до сего дня без вас обошлись, там и костьми ложитесь, где «реформы» отсиживались. И лживого Бен Лазара нам нечего в качестве межэтнического гуру навяливать, - противно.

Просто надо понять, что ни с кем больше не случится того же, что и с доктором Корчаком. Никому больше не представится случай загладить все сделанное одним шагом за ограждение. Потому что перед этим шагом, кроме заблуждений, были годы беззаветной работы на благо Родины. А у вас за спиной - только нескончаемая цепь предательств
и провокаций.

подавляющее большинство нынешних борцов «за холокост во всем мире!»
- сдохнет, как и жило,- сволочью.

«Я никому не желаю зла, не умею,
просто не знаю, как это делается».
Януш Корчак. Дневник

Вглядитесь в глаза этого человека...Сколько в них доброты и боли..
Он как будто бы уже тогда знал свою судьбу!

В августе 1942 года в концентрационном лагере Треблинка погиб один из подвижников и героев ХХ века Януш Корчак. Вместе с ним в газовых камерах Треблинки были уничтожены 200 детей из Варшавского Дома сирот, основателем и бессменным директором которого был Януш Корчак.

Сохранились воспоминания о марше детей из Дома сирот по площади у Гданьского вокзала: отсюда уходили эшелоны с людьми, которых нацисты отправляли в лагерь уничтожения Треблинку.

Очевидцы рассказывают, что, в отличие от других обитателей Варшавского гетто, обреченно сбившихся в безмолвную толпу, дети из Дома сирот вышли на привокзальную площадь стройной колонной, по три человека в ряд, над строем развевалось зеленое знамя с золотистым клевером. Впереди шел Януш Корчак с больной девочкой на руках.

Кадр из фильма "Корчак".

Александр Галич, тщательно изучавший воспоминания и свидетельства очевидцев событий того времени, в поэме "Кадиш", посвященной Янушу Корчаку, так описывает марш Дома сирот по привокзальной площади:

Мы проходим по трое, рядами,
Сквозь кордон эсэсовских ворон...
Дальше начинается преданье,
Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу, -
"Вам разрешено остаться, Корчак", -
Если верить сказке, я молчу,
К поезду, к чугунному парому,
Я веду детей, как на урок,
Надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперек.

Рваными ботинками бряцая,
Мы идем не вдоль, а поперек,
И берут, смешавшись, полицаи
Кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном,
И над всей прощальной маятой -
Пламенем на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по-другому,
Только эта сказка вам не врет,
К своему последнему вагону,
К своему чистилищу-вагону,
К пахнущему хлоркою вагону
С песнею подходит "Дом сирот"

Мы никогда не узнаем, что сказал доктор Корчак своим детям, но они были спокойны. А вот люди, которым приказали стоять у своих домов, понимали зловещий смысл происходящего. Очевидец вспоминал: «Горе глазам, видевшим тот ужас. Рыдали камни мостовых…»

Что это такое? - удивленно спросил комендант вокзала у своих подчиненных.

Ему сказали: это Дом сирот Януша Корчака. Комендант задумался, он попытался вспомнить, откуда ему известно это имя. Когда дети были уже в поезде, комендант вспомнил.

Он подошел к вагону и спросил у Януша Корчака: «Это Вы написали книгу «Банкротство маленького Джека»?
- Да, - ответил Корчак, - а это имеет какое-нибудь отношение к эшелону?
- Нет, - сказал комендант, - просто читал в детстве, хорошая книга…
Вы можете остаться, Доктор, - добавил комендант…
- А дети? - спросил Корчак.
- Детям придется поехать…
- Тогда и я поеду, - сказал старый доктор и захлопнул дверь вагона изнутри.

Корчак и его дети прошли вдоль этой железной дороги по пути в лагерь уничтожения Треблинка 5-го августа 1942 года..
И шагнули в вечность!

А до этого, было страшное Варшавское гетто.

Из дневника Януша Корчака:

«У тротуара лежит подросток, не то живой, не то мертвый. И тут же рядом, у трех мальчишек, игравших в лошадку, перепутались веревочки (вожжи). Мальчишки переговариваются, пробуют и так, и эдак, злятся, задевают ногами лежащего. Наконец один из них говорит: «Отойдем немножко, а то он мешает». Они отошли на несколько шагов и продолжали распутывать вожжи».

В гетто на попечении Корчака оказалось двести детей, забота о них была бы непосильным бременем и для человека менее почтенного возраста (Корчаку было за шестьдесят) и в более спокойные времена. Теперь же надо было думать, - чем накормить детей. Ввозить продовольствие за каменный забор пятачка, куда было согнано 370 тысяч евреев, было запрещено. Днем Корчак ходил по гетто, правдами и неправдами доставая еду для детей. Он возвращался поздно вечером, иногда с мешком гнилой картошки за спиной, а иногда с пустыми руками, пробирался по улице между мертвыми и умирающими.

Каждую неделю, по субботам, как и положено, Корчак взвешивал детей, дети катастрофически худели. “Час субботнего взвешивания - час сильных ощущений”, - записывает Корчак в дневнике.

Но в Доме сирот продолжались занятия. Жизнь детей шла по обычному расписанию, заведенному с 1911 года. Сотрудники Дома сирот с прежней тщательностью заботились о чистых руках и одежде своих воспитанников, старшие дети заботились о младших. Младших стало больше: на попечении Корчака оказался и Дом подкидышей. В помещении, рассчитанном на две-три сотни человек, находилось несколько тысяч детей.

В одну из февральских ночей ударил мороз. Всю ночь Старый Доктор, его сотрудники и старшие дети готовились к «экспедиции» в Дом подкидышей: собирали теплую одежду и просто тряпки, грели воду, готовили еду.

Как только закончился комендантский час, доктор Корчак и его помощники отправились в Дом подкидышей.

«С порога в нос ударил запах кала и мочи. Младенцы лежали в грязи, пеленок не было, моча замерзла, закоченевшие трупы лежали, скованные льдом.
Прежде всего бросились отогревать еще живых. Их протирали тряпками, смоченными в теплой воде, укутывали как могли. Часть сотрудников Дома сирот выносила заледеневшие трупы младенцев на улицу и складывала на покрывала, чтобы потом похоронить в братской могиле.
Выжившие дети сидели на полу или на скамеечках, монотонно качаясь, и, как зверушки, ждали кормежки. Детей накормили еще не остывшей кашей, дали по кусочку хлеба и кружке кипятка».

Мог ли Старый Доктор не думать: для чего, для какого будущего он воспитывает своих детей? Прививать им хорошие манеры, учить доброте - зачем? Для газовой камеры в Треблинке, для крематория в Освенциме?

Удивительная чистота и доброта этого человека не отступили перед лицом кошмарной действительности и грузом непосильной ответственности. Он оставался все тем же Старым Доктором, в душе которого не было ненависти даже к солдатам, охранявшим гетто.

За два дня до отправки Дома сирот в Треблинку Януш Корчак записывает: «Я поливаю цветы. Моя лысина в окне - такая хорошая цель. У охранника - карабин. Почему он стоит и смотрит спокойно? Нет приказа. А может быть, до военной службы он был сельским учителем или нотариусом, дворником? Что бы он сделал, если бы я кивнул ему головой? Дружески помахал рукой? Может быть, он не знает даже, как все на самом деле? Он мог приехать только вчера, издалека…»

Застенчивый невысокий человек, "старый доктор", с детскими голубыми глазами, имел титаническую волю. Потрясал мир своими последними деяниями, он обрел безоговорочное право называться величайшим педагогом за всю историю человечества.

Вот еще одна из последних записей из знаменитого "Дневника" Корчака, чудом спасенного его учениками.

"Последний год, последний месяц или час. Хотелось бы умирать, сохраняя присутствие духа и в полном сознании. Не знаю, что бы я сказал детям на прощание. Хотелось бы только сказать: сами избирайте свой путь:
Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается:".
5 августа 1942 года.

Последнее фото Корчака, сделанное в гетто.

Дети и смерть. Само сочетание этих слов способно привести любого человека в отчаяние. Всю свою жизнь Януш Корчак готовил детей к жизни. После перевода Дома сирот в гетто надо ответить на вопрос, которого нет и не может быть ни в одном учебнике педагогики: как готовить детей к смерти? Говорить им правду, или обманывать их?

Он предпочел третье, остаться со своими воспитанниками навсегда...

После отправки Дома сирот в Треблинку в Польше долго не верили в смерть детей и Корчака.

«Они живы, - говорили люди, - и Старый Доктор, и дети. Живы! Их не взял огонь - отступился…Дети живы. И пан Доктор жив. Ходят по селам. Где добрый человек живет - они в дверь постучат. А если злой живет - пройдут мимо …»

Пусть мы дымом истаем над адовым пеклом,
Пусть тела превратятся в горючую лаву,
Но дождем, но травою, но ветром, но пеплом,
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"

На месте смерти Корчака, в Треблинке стоит большой камень. На нем короткая надпись: "Януш Корчак и дети".

Имя Януша Корчака я впервые услышал достаточно поздно, уже в университетские годы. Услышал, записал в список программной литературы по курсу педагогики и, конечно же, забыл. Скажу честно, что я не видел, да и теперь не особо вижу себя педагогом, учителем, преподавателем, хотя и учился в педагогическом вузе. Но дисциплину тогда нужно было сдавать, а память о ней, как мне казалось, после этого, навеки останется где-то в зачетке, а потом и вовсе исчезнет.

Господь распорядился иначе. Пригодились и знания, и даже список литературы. И дисциплина оказалась куда намного шире и интереснее, а главное, знания – практически полезными и применимыми, в чем раньше я почему-то сомневался. Но став священником, я со временем осознал, что Бог доверил мне своих детей. И детей разных: счастливых, спокойных, унывающих, неверующих, сомневающихся, порой злых и недоверчивых, надеющихся, ожидающих, ищущих и все равно прекрасных в своей, задуманной Им, неповторимости.

Нет, не работу с людьми поручил, не духовное консультирование, а именно доверил людей как своих детей. И даже наших с женой детей Он мне тоже доверил, а не дал в собственность. Иначе говоря, где-то священник – тоже детоводитель, получается, то есть педагог.

Впрочем, Януш Корчак видел педагогику не наукой именно о детях и воспитании детей: «Одна из грубейших ошибок - считать, что педагогика является наукой о ребёнке, а не о человеке»…И с этой фразой для меня очень многое стало на свои места. Какая же все-таки ответственность, если кто-то тебе доверил человека. И не с 8 до 19.00, а каждый день, ежечасно, от младенческого крика до последнего вздоха. Доверил, а не подарил. А это значит не распорядиться, а сохранить.

Д уша ребенка равно сложна, как и наша

Удивительна судьба Хенрика Гольдшмидта (настоящее имя Януша Корчака). Родился он в 1878 году Польше, когда та была еще княжеством в составе Российской империи. Учился в русской гимназии. Надо еще не забыть, что по происхождению Хенрик – еврей, а это значило, что особое, зачастую далеко не дружелюбное отношение со стороны окружающих, было знакомо ему с самого детства, несмотря на то, что семья Гольдшмидтов считалась ассимилированной, в которой очень чтились польские традиции.

Януш Корчак

Уже учась в гимназии, он начинает репетиторскую деятельность, поскольку отец Хенрика Юзеф становится недееспособным по причине душевного заболевания. Во многом болезнь отца стала причиной того, что в дальнейшем Хенрик не заводит семью, боясь, что заболевание генетически передастся его внукам и правнукам, но всю свою жизнь посвящает именно детям. Да и не только жизнь, но и смерть.

По окончании гимназии прекрасно знает русский, немецкий, французский языки, владеет древними языками, поступает и заканчивает медицинский факультет Варшавского университета. В войне с Японией и в Первой мировой войне, а также в советско-польской войне, Корчак, имевший уже к тому времени этот псевдоним, военный врач, часто бывает на передовой, помогает и оказывает раненым не только медицинскую, но и психологическую помощь, а зачастую просто беседует с человеком, помогая ему отвлечься от страданий и боли разговором, каким-либо интересным, увлекательным рассказом.

А между войнами и после них происходит становление Корчака как педагога, публициста и детского писателя. Его работы приобретают всемирную известность, его идеи в педагогике становятся новаторскими, ими интересуются. За годы активной работы, Корчак создает детские приюты в Киеве, в Варшаве, особое внимание уделяется воспитанию сирот. Одним из важнейших принципов педагогической системы Януша Корчака была и есть самовоспитывающая активность детей.

Ведущими чертами его воспитания были такие качества, как самопознание, саморазвитие, самоконтроль, самооценка и еще много различных вещей, которые делает ребенок САМ.

Взрослый может участвовать в воспитании ребенка только любовью, без интереса к личности ребенка и любви к нему общение с ребенком Корчак считал пагубным.

Одной из главных идей, которую Корчак нес родителям, была мысль позволить ребенку вырасти самим собой, а не тем, кем не стали его родители. Видеть в ребенке полноценного человека: «Вспыльчивый ребёнок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного ребёнка выманили игрушку; у взрослого - подпись на векселе. Легкомысленный ребёнок за десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый проиграл в карты все своё состояние. Детей нет - есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств…» (Как любить ребенка?), одновременно предлагая понять, что на самом деле преимуществ у повзрослевшего человека перед ребенком, если не считать таковой ответственность, по большому счету нет.

Уважать и изучать, открывать личность ребенка, «всё, что достигнуто дрессировкой, нажимом, насилием, - непрочно, неверно и ненадёжно», до уровня ребенка, по мысли Корчака, нужно было не опускаться или приседать, а подтягиваться, расти, становиться на цыпочки, потому что до чувства ребенка надо еще суметь подняться, «душа ребенка равно сложна, как и наша, полна подобных противоречий, в тех же трагичных вечных борениях: стремлюсь и не могу, знаю, что надо, и не умею себя заставить».

Очень точно Корчак указывал на то, что представляет собой воспитание и любовь в том виде в каком они есть сейчас: «Мой ребенок - это моя вещь, мой раб, моя комнатная собачка. Я чешу его за ушами, глажу по челке, украсив ленточками, вывожу на прогулку, дрессирую его, чтобы он был послушен и покладист, а когда надоест: - Иди поиграй. Иди позанимайся. Пора спать». А не так ли это действительно?

Иногда кажется, что те методы и решения, которые когда-то были предложены «старым доктором» – это прямой ответ на те страшные и порой роковые «воспитательские» ошибки, допускаемые родителями в отношении детей. Любить и дать развиваться, наблюдать и не вмешиваться. Казалось бы в идеях Корчака не просто любовь к человеческой личности, но и доверие Творцу этой личности. И напоминание родителям о том, что «ребенок не лотерейный билет, на который должен пасть выигрыш в виде портрета в зале заседаний магистрата или бюста в фойе театра. В каждом есть своя искра, которую может высечь кремень счастья и правды, и, может, в десятом поколении, она вспыхнет пожаром гениальности и, прославив собственный род, осветит человечество светом нового солнца».

Сами нацисты предложили Корчаку свободу

Книги для взрослых и детей, статьи, педагогические исследования, свыше 20 книг о воспитании. К началу Второй мировой войны Януш Корчак был хорошо известен во многих странах. А поскольку огонь и вода в жизни старого доктора уже были, то оставалось самое тяжелое испытание – медными трубами. Слава и известность, заслуги писательские, могли бы обеспечить Янушу Корчаку не только почет и уважение, но и саму жизнь. Вместе со своим «Сиротским домом» Януш Корчак оказался в Варшавском гетто, а это означало только одно – уничтожение.

Еще за несколько лет до войны, может быть предчувствуя развивающиеся события, бывшие ученики старались сделать все, чтобы вывезти доктора Януша из Польши, его ждали в Палестине, в нейтральных странах, куда потом война не дойдет, он много путешествовал, но не оставил свое детище.

Более тридцати лет до своей гибели действовал варшавский «Сиротский дом». Корчак не покинул его и во время оккупации Варшавы нацистами. Более того, в условиях гетто Корчаком были предприняты попытки создания приюта для тяжелобольных и умирающих детей, смертность на огражденной территории была высокая. Так старый доктор предвосхитил идею создания детских хосписов. Понимая невозможность помочь умирающим, Корчак делал все чтобы обеспечить хотя бы достойный и спокойный уход маленьких страдальцев.

Корчака пытались спасти из гетто, он отклонил все попытки вывести его в безопасное место. Наконец, когда судьба еврейских сирот была решена, сами нацисты предложили Корчаку свободу. Однако эта свобода предлагалась только ему. Одному. Поэтому Корчак вместе со своими воспитанниками поднялся в вагон, уходящий в лагерь смерти Треблинка.

Кадр из фильма “Корчак”

Эммануэль Рингельблюм, один из подпольщиков варшавского гетто, оставил воспоминание: «Нам сообщили, что ведут школу медсестёр, аптеки, детский приют Корчака. Стояла ужасная жара. Детей из интернатов я посадил в самом конце площади, у стены. Я надеялся, что сегодня их удастся спасти… Вдруг пришёл приказ вывести интернат. Нет, этого зрелища я никогда не забуду! Это был не обычный марш к вагонам, это был организованный немой протест против бандитизма! Началось шествие, какого никогда ещё до сих пор не было. Выстроенные четвёрками дети. Во главе - Корчак с глазами, устремлёнными вперед, державший двух детей за руки. Даже вспомогательная полиция встала смирно и отдала честь.

Когда немцы увидели Корчака, они спросили: «Кто этот человек?» Я не мог больше выдержать - слезы хлынули из моих глаз, и я закрыл лицо руками».

Вернуть доверенное в сохранности, можно, лишь вложив него любовь

В качестве послесловия хотелось бы вспомнить об одном эпизоде, который, скорее всего, наверное, является просто мифом, но, тем не менее, недалеким от правды. Офицер СС, командовавший погрузкой и депортацией в Треблинку, узнал писателя Корчака, узнал того, чьи книги он когда-то в детстве читал, и именно ему было поручено предложить Корчаку покинуть вагон и именно ему Корчак отказал. А совсем недавно я , что летчиком, который сбил самолет Сент-Эксюпери, тоже, как ни странно, оказался один из его читателей.

И Корчак, и Экзюпери – люди, сделавшие в своей жизни нечто очень важное: они написали о человеке прекрасном… не о прямоходящем, не о разумном, а о человеке, который может созидать этот мир, о той глине, которая была оживотворена Духом, о том, кто украсит мир, когда для зла и беды в нем больше не останется места. И в какое безумное, страшное время, в какой разрушительный и страшный век.

Вернуть доверенное в сохранности, можно, лишь вложив него любовь. А иногда и жизнь. Удивительный и страшный подвиг, постичь который нельзя, если ты им не жил всю жизнь. Умирание за этих детей случилось в жизни Корчака не в Треблинке, а гораздо раньше, когда детские глаза посмотрели на него с доверием и любовью. Ответной любовью. И почему-то я уверен, что это чувство не оставило их в этот страшный смертный миг. И даже не чувство. А именно Любовь. Как начало и причина всего.

Светлая и добрая память «старому доктору» и его воспитанникам.